Роберт перекидывал в кармане мелочь. Две монеты весело отзвякивали ритм. Это были его последние деньги. В автобусе из-за жары царила сонная атмосфера: переговаривались тихо, смеялись мало. Вокруг него были сплошь пожилые дамочки и отцы семейства. Монетки остановились. Роб поежился, дернул плечами. И снова мерное позвякивание. Прошло четыре года с тех пор, как кон вот так же уехал из родительского дома. За душой ни гроша, только наивная мечта. И сейчас она никуда не делась, раз он здесь, едет в Лондон к этим профи, для которых найти вокалиста – раз плюнуть. А выбрали его.
Плант не сразу понял, что автобус прибыл. Едва не проехал. От остановки нужно было идти… черт знает куда. В кармане у него был наскоро деланный план: помятая бумажка, влажная от вспотевшей ладони. Он взглянул, мысленно посмеялся над собой и пошел, присвистывая под нос мелодию: широкий шаг, расстегнутые верхние пуговицы небрежной светлой рубашки, смешные волосы, от которых потеет затылок, и чувство на грани между «я этого достоин» и «это моя ошибка».
Если в этот раз не выйдет – никакой больше музыки. Хватит уже унижаться за гроши перед балбесами, которые не могут отличить настоящую музыку от бренькающего дерьма.
Роберт поднял голову, обошел здание вокруг, чтобы убедится, что пришел по адресу. Достал смятую пачку, закурил. Прежде, чем позвонить в дверь, он полностью выкуривает сигарету. И только после этого поднимается на порог и звонит.
В голове наигрывает какой-то блюз. Монетки звякают.
- Джим, Джимми, мистер Пейдж… - шепот как кому-то молитва – способ привести в порядок нервишки. А заодно полезно лишний раз вспомнить, как зовут человека, на которого ты так безрассудно возложил ответственность определить твою будущее. Парень по фамилии Плант тряхнул волосами и улыбнулся сам себе, вздернув подбородок. Редкий на сегодня жест, он повторится слишком много раз.
- Мистер Пейдж, к вам великий асфальтоукладчик Роберт Плант! – шутливо.

«Мистер Пейдж» встретил хорошо. Цивилизованно, с улыбкой и взъерошенными волосами. Роберт улыбаться не переставал.
- О, обед! Это хорошо. Ты сыграешь что-нибудь? – безотносительно к обеду, он выпалил это просто так. Или думал об этом с того самого начала дня. Записи Yardbirds было легко найти, да и об этом мрачном молодом даровании знали в узких кругах. Но то, чего хотел Плант – это впитать звук его гитары: слегка смазанный, но вальяжный и напористый. Под внешней небрежностью таилась внутренняя сила. Только глухой этого не поймет.
Будто опомнившись, Роб моргнул и протянул гитаристу руку.
- Должен сказать, я не рассчитываю на отказ. У меня нет денег на обратную дорогу.
Плант засмеялся и швырнул потрепанный рюкзак куда-то стене. Взгляд сразу выхватил проигрыватель.
- Могу я?.. – и прежде, чем Пейдж успел ответить, Реберт уже листал его пластинки, оценивая вкус Джима. Иногда он издавал звуки. Восторженные. Оценивающие. Бормочущие. Короче говоря, вел себя неподобающе джентльмену, но подобающе молодому и наглому музыканту. То ли опомнился? Обернулся. Глаза сияют, с лица не сходит улыбка. Все, что успел заметить в этом доме и человеке Плант – музыка. Пока ему хватало. Роберт пожевал губу, он был весь напряжен, как струна, и не слишком понимал, что здесь делает. Очевидно, ему хотелось перейти сразу к делу, но черт знает этого типа в черном, вдруг он сторонник долгих церемоний.
«Выдохни, Роб, выдохни». Но выдохнуть не получалось. Он не привык завоевывать внимание, играть на публику, намеренно производить впечатление. Пока он умел только петь – да и некоторые в том не уверены. Молча Роберт уставился на Джимми, как будто не мог разомкнуть челюсть. А потом вдруг поймал цепкий взгляд Пейджа и разродился.
- То, что делают все, уже не интересно. Сейчас все играют одинаково и поют тоже. Ты слышал, что делают в Вест-Индии? Это не просто музыка, я тебе отвечаю. Там столько подводных течений, они просто с ума сводят! Если положить в основу… Эм… Я хочу сказать, что сегодня нужно быть другими. Я слышал то, что вы делали в Ярдбёрдс, это интересно, да, но там не хватает… - он защелкал пальцами. - … ммм… понимаешь, чего-то такого, неземного. Та была эта мелодия… Та-та-дам... пам-пара-дэмс!.. Понял, да? И другая, как она называлась? Где у тебя соло… Вот если бы это все сместить, то получится такая жуть, которой еще никто не делал! Так завернуть, чтобы никто и развернуть толком не смог! Джим, я… - он отвел глаза, затопал ногой. – Я когда слушал эти записи, мне кажется, у тебя какое-то чутье, какое-то шестое чувство – в голове вырисовывает картинка, но не до конца, и это ужасно раздражает! – Роберт наконец сел куда-то. Он не особенно наблюдал за поверхностью, к которой тянется его зад. – Я приехал сюда только из-за этого. Только потому что это вы с твоим Грантом пригласили, а не кто-то еще. У твоей музыки есть будущее, Джим. Не против, если я закурю?
Плант наклонился, как будто чтобы рассмотреть свою штанину, а сам уставился в пол с широко открытыми глазами. Не то чтобы он жалел обо всем, что наговорил…
- Ты живешь здесь один? – а это уже точно от неловкости за свою неуместную болтологию.
И сам не знал, что настолько хотел понравиться. Впрочем, чего уж удивляться. В кармане звякнули два четвертака.

Он открыл рот и забыл его закрыть.
«…взять из прошлого… мощное, гипнотизирующее… восточное, рок-н-ролл…» Что говорил дальше Джим, уже не важно. Глубоко за глазами Планта что-то щелкнуло, крякнуло – закружились шестеренки какого-то механизма, о котором он раньше и не подозревал. О том, что это механизм есть внутри него. О том, что он может включиться от слов другого человека. От того, что они совпали со всеми его мыслями, вышележащими на поверхности, но не нужными никому.
Желание стало необходимостью.
- Джеймс… Джим… - Роберт придвинулся к гитаристу почти вплотную, его зрачки плясали из стороны в сторону, заглядывая в темные, спокойны, глубокие глаза Пейджа. – Это… нет, нет. Я не хочу больше разговаривать.
Он резко откинулся назад, когда хозяин дома поднялся, взял протянутую зажигалку, прикурил. Роберт понял, что если сейчас он упустит этот шанс, этого человека, другой возможности уже не будет. Другой такой же ценной возможности. Кто еще повторил бы его мысли? В то же время он понял еще кое-что. Не надо лезть из кожи вон, чтобы взяли, приняли. Достаточно быть собой, выражать свои идеи, а лучше всего у него это получалось с помощью голоса. И если позвал в этот дом человек, с кем «мало кто может ужиться», значит, какая-то часть дела уже сделана. Тем не менее! Тем не менее… Его колотил мандраж. Роберт глубоко затянулся, открыл глаза и улыбнулся слегка натянуто.
- Я тоже надеюсь, - и крепко пожал протянутую руку, после чего поднялся с места и помялся, разминая сведенные от нервного напряжения ноги. Лучший способ снять стресс – хорошенько продрать глотку.
- Если это все инструкции, то как насчет дела? Я бы попробовал… - его лицо напряглось, - маленькую импровизацию. Что скажешь?
Для двух музыкантов лучший способ познакомиться – увидеть друг друга в настоящем деле. Для потенциального вокалиста лучший способ заявить о себе – спеть так, чтобы мурашки по телу побежали. Плант хотел музыку, как иной хочет женщину – нетерпеливо и жадно. Здесь и сейчас.
Он быстро облизнулся, затянулся еще раз, утопил окурок в пепельнице.
- Ты в этом доме как лорд, - Плант усмехнулся. – Но ты говоришь просто как человек, который хочет делать музыку. Так давай не будем изображать из себя юных девственниц, а пойдем и займемся этим.

Конечно, мистер Плант был отчаянным. Отпущенный самому себе срок на исходе, в кармане жалкая мелочь, а перед ним - такой внешне напыщенный, но явно увлеченный своим делом парень, которого сам Роберт определил как свою последнюю надежду.
- Играй то, что тебе приятно. Я втянусь.
Стыдно было бы тому, кто часами слушает и исполняет блюз и околоблюз вот уже лет семь, не «втянуться». Плевать, что тексты пресловутых Ярдбердз он знал более чем поверхностно: знать не нужно; инстинкты, первобытное чутье само приведет куда следует.
Но вот Джим взял в руки гитару – и что-то в комнате изменилось, неуловимо, но неизбежно. В нем самом, как будто в гитаре заключалось особое колдовство, менявшее облик и сущность Пейджа. Роберт закрыл глаза, вплывая в мелодию, вспоминая слова и улавливая ритм. Так, с закрытыми глазами: одна рука позади, другая на свое колене – он не видел Джимми, и так было нужно. Тот в своей игре будто занимался любовью с гитарой, и видеть это было как минимум неприлично. Для распевки он промычал вслед за отзвучавшими аккордами, прочистил легкие, и… задышал.
Музыка была чужой, как всегда, и как всегда, он мог сделать ее своей. Запел поначалу негромко и робко: вторгнуться в союз этой парочки, Джима и его гитары, было все равно что лечь третьим в постель. Однако он пришел сюда за этим. И он это сделал. Звуки лились с его губ, все четче, яснее и смелее, коверкая слова, вставляя пустые звуки и целые фразу прямо здесь, на ходу. Роберт не помнил, когда поднялся с места снова, облокотился о какой-то стеллаж, лицом к Джиму и его гитаре, и стал рассказывать уже свою, особую историю, словами, принадлежавшими другому. Он как будто стремился занять позицию лидера, увлекая гитару за собой, и перевирал тут и там намеренно, чтобы оказать Пейджу, на что способен и как следствие, лажал нещадно. Третий лишний, что ли?
- «И только-только не заканчивай это, детка, я буду следовать за вами…»
Плант прервался. Он вдруг понял, что делает совсем не то, что нужно.
- Черт бы меня побрал!.. – и без того тонкие губы сжились в ровную бледную полоску. Роберт опустил взгляд на Джима, и  ощутил, как холодеет где-то в животе, а по виску стекает капля прохладного пота.
- Прости, я идиот. Нужно по-другому, я знаю. Попробуем еще раз?
И не предложить толком – только просить, как будто тебе самому и показать нечего. Слишком зависимое положение, чтоб его! Впрочем, виноват – признавай вину.
- Похоже, я слишком пытаюсь тебе понравиться, - он принужденно засмеялся и потер руками лицо.

В какой-то момент Роберт решил, что парень с гитарой не сдержится. Его лицо, наполненное такими чувствами, словно он был под кайфом, на секунду словно замерло и стало меняться. Роб не был в состоянии измененного сознания, но его восприятие изменилось, словно замедлилось. Он наклонился вперед, чтобы сделать передышку, и снова назад – откинув волосы. В улыбке, адресованной Джиму, была искренняя благодарность – не за понимание, а за сдержанность и терпение. Медленный и глубокий кивок – и попытка вернуться к себе. Теперь он слушал внимательнее в сотню раз, пропуская каждое созвучие через все тело. Это куда лучше, чем пытаться изображать что-то из себя. Поначалу он ловит мелодию, а после уже она – его.
И тогда у Планта получается договориться с горячей любовницей Пейджа. И постепенно она словно принимает его, разрешая третьему вторгнуться в их личное пространство. Его голос постепенно заполнял пространство за спиной гитариста и смешивался с голосом гитары.
Постепенно и он уплывал по этой реке, и уже непонятно было, кто кого уводил за собой. Он уже не видел ни себя, ни Джима, который, слившись с инструментом, будто в  самом деле перестал существовать.
Никогда еще Роберт не чувствовал этого: здесь не было больше Джимми Пейджа и Роберта Планта, здесь возникло что-то новое, сама сущность того, что они делали, словно вытанцовывала в тесном пространстве пары метром, разделявших их. И хотелось сделать его еще теснее, зажать эту горячую сучку, чтобы она никуда больше не дернулась.
Роб открыл глаза, чтобы запечатлеть в своей памяти этот момент, шагнул вперед, спиной все к тому же стеллажу из дорогущего, должно быть, темного дерева, Джим – справа от него, теперь совсем рядом, что ощущаешь каждое его движение. Голос взвился до небес и рухнул, по закону, известному только гитаре Джимми. Растеряв все свои слова, Роберт уж то выл что-то нечленораздельное, первобытное, то шептал вкрадчиво, горячо, то снова кружил вокруг аккордов, извлекаемых гитаристом, то стонал в исступлении. На взводе, как будто перед многотысячной толпой, которой никогда не видел, Роберт был всем и ничем, растворялся в пространстве и заполнялся до краев. На взводе, до которого его никогда не доводила эта горячая индийская женщина с прекрасным именем и поразительным ароматом кожи, это был секс совсем другого уровня, разве что пульсирующие движения тела отдаленно напоминали то, чем занимаются люди в своих теплых постелях.
«Если это когда-то…то снова… и снова… снова…» - темными пятнами ритма в обжигающем свете мелькала мысль.

Где-то на середине полуоборванного звука Роберта пробудила тишина. И только после – звуки голоса Пейджа, далеко не сразу сложившиеся в осознанные слова. Взгляд у Плант был совершенно пьяный – и счастливый. Он тихо засмеялся, опустив голову. Было хорошо, светло, и вся сущность – на небывалом подъеме. Заметив жест Джима, Роб взял зажигалку и поднес ее к сигарете гитариста. Сам закуривать не стал, только сел на подлокотник дивана и смотрел на Джима.
- Я хочу играть музыку, которую еще не играл никто. И я хочу прославиться. Сделаем это, мистер Пейдж? – голос на выдохе звучал совсем по-другому сейчас. – Так я принят?
Он снова засмеялся и похлопал гитариста по плечу. Настроение поднялось выше небес, эйфория переполняла все тело. Многое еще впереди.
- Может, выпьем чего-нибудь?
Поначалу в голову пришла мысль о том, что час слишком ранний, но на деле уже вечерело. Сколько прошло времени, похоже, не знали наверняка ни Джимми, ни Роберт. Последний нашел глазами отброшенные небрежно часы Пейджа. В какой же момент время перестало иметь значение?
- В этом есть какая-то мистика. Ты уверен, что твоя детка не заколдована так, что каждый, кто ее слышит, слетает с катушек и превращается в твоего безвольного слугу? – он посмеивался, но говорил почти всерьез, а поймав взгляд Джима, мягко улыбнулся. Стоило потратить столько времени на то, чтобы увидеть полную метаморфозу этого человека: от «чокнутого сноба» до изнеможденного, опьяненного музыкой – через полное умопомешательства. В этом он был прекрасен. А что же будет, если не просто они вдвоем, а полная группа?
- Джим… - Роберт позвал его, как будто вызывая обратно в бренный мир. – У меня есть один друг, он крутой барабанщик. Я не знаю другого такого, как он.
Просто информация, а уж что делать с ней – решать этому лорду с сумасшедшими глазами. Плант, чтобы выглядеть серьезней, пытался подавить улыбку. Если завтра утром Пейдж проснется и выкинет его вон, Плант уже ни о чем не пожалеет: в его жизни был этот миг. Разве что расставаться с этим человеком после такого творческого единения было бы горько.
Остатки внутреннего напряжения выдавали только ритмичные взмах ноги и гулкий стук сердца.

- По-моему, ты сам и есть сумасшедший, - Плант покачал головой и усмехнулся. Какой соблазн поверить, когда ты в таком состоянии. А не поверить – все равно что обмануть себя.
- Поужинать - хорошая мысль.
Роберт поймал себя на мысли, что уже и забыл, когда в последний раз ел. Почти сутки назад, видимо. С тех пор в горло кусок не лез от волнения.
Он проследил взглядом за возвращением гитары и остался смотреть на нее. В свете того, что сказал Джим, гитары следовало бы опасаться.
- Можешь не верить, но не хочу. Во всяком случае, пока. Такой даме грех не подчиниться, - улыбка на улыбку в ответ. Отчего-то Роберт говорил мало, и не говорил того, что должен был. Возможно, его слов не хватало, чтобы выразить все, что хотел сказать Пейджу. Возможно, краешком сознания еще опасался, что этот замок, выстроенный в один день, может так же быстро рухнуть. С этой мыслью Плант изменился в лице, но быстро взял себя в руки. Не тот момент, чтобы портить его. Он проследовал за гостеприимным хозяином, поймал выражение его лица и невольно ухмыльнулся.
- Господин Пейдж не любит готовку и уборку? Вызываешь себе горничную для этих целей? Откуда такие деньги у малоизвестного музыканта? У тебя в подвале точно сидит добрая сотня рабов твоей гитары, и как гномы, копают землю в поисках алмазов.
Роб сел на стул, закинув ногу на ногу. Пейдж искал в холодильнике. Как-то безучастно.
- Помидоры? О, помидоры прекрасно идут с белым! С красным тоже ничего, - теперь пришла очередь Роберта закурить  задуматься. Возможно, ему стоило побеспокоиться о быте этого парня, раз он пока живет у него дома. Не то чтобы Плант отличался талантами по хозяйству, но что-нибудь он бы сумел. Наверняка. Ну хотя бы попытался, в качестве доброй услуги.
- О Боже, Джим, почему у меня такое чувство, словно мы с тобой переспали только что? Я уже думаю о том, как помочь тебе справиться с бытом, пока твоя святая голова занята музыкой, - предложив оценить шутку будущему коллеге, Роберт рассмеялся и затянулся. Он чувствовал себя легко и непринужденно - с момента своей «второй попытки», пожалуй. Все удалось, Роберт то чувствовал. Больше того, он чувствовал, что его с Джимми как будто соединило что-то. Невидимое, неосязаемое и очень хрупкое сейчас.
- Ты веришь в судьбу, Джимми? - и только понял, что давно уже фамильярничает. - Не против, если я тебя так буду называть?

Очень интересно было смотреть, как Пейдж занимается «ужином». Помимо остального у него, похоже, еще и ножи тупые. В этот миг Плант задумался, а насколько высоко ценит Джим свои пальцы? Никаких вопросов – они того стоили, и у каждого свои причуды, верно?
- Делаешь предложение? Боюсь, моя невеста не оценит склонности к полигамии, - Роберт снова смеялся и думал, а сколько в этом доме вина и как быстро они надерутся, если из закуси – нещадно раскромсанные томаты.
- Знаешь, я бы сказал, что ты параноик, если бы сейчас не слышал твоей игры, - мгновение серьезности. – Гвозди и что угодно.
Подоспело вино – и сразу же в нос ударил терпкий аромат. В этом месте Джимми, его  одежда, интерьер, дорогое вино в красивых бокалах – все, кроме нелепых помидоров, выглядело частями одной картины. Словно сам гитарист написал эту картину-жизнь для себя. Написал, что явится к нему Роберт Плант – и вот он, явился, предстал. И никто не сможет поспорить, опровергнуть или изменить. Какая судьба? О чем вы? Все подстроено Джимми Пейджем! Атас!
- М-м? – он слишком глубоко задумался. Пепел с сигареты едва не упал на пол – Черт… Нет, я интересовался только музыкой.
«Да и то частично». Не ожидал Роберт такого, чтоб совпасть в каждом созвучии, чтобы последний шанс оказался главным. Он не относился к этому прослушиванию более серьезно, чем к другим. Впрочем, менее – тоже. Но теперь понимал уже: все по-другому.  Короткий ответ его просто удовлетворил. Плант затянулся сигаретой в последний раз и поднял бокал.
- И я верю. Давай за то, чтобы она была с нами сегодня.
А вот о «мрачном типе, увлекающемся мистикой», Роберт задумался особенно. Его самого всегда влекло непознанное, тайное и мистическое, он искал книги по истории, о рыцарях круглого стола, о магических обрядах кельтов, где помимо сказочного и светлого было много тайного, предположительно кровавого и не всегда приличного. Возможно, ему было бы что позаимствовать у Джима для чтения на сон грядущий.
Плант отпил вина и вперился взглядом в человека напротив. Это не было неловким молчанием или чем-то, на него похожим. Он изучал лицо Джима, чему не способствовали падающие на оное волосы, словно искал в нем подтверждения обещаний и доказательства их будущего. А еще искал ложь - не находил.
Вино отправилось в желудок в компании помидора.
- Расскажи о том парне, Питере, - тихо и невпопад своим мыслям. – Он за главного ли все же ты?

Забавно было смотреть, как меняется лицо Пейджа. Есть люди, которые, чтобы сохранить облик холодных-неприступных, так и давят в себе  эмоции, и выглядит это глупо и смешно. Этот же словно поглощал окружающее пространство вместе с эмоциями, в том числе своими, как черные дыры. В своей сдержанности он выглядел так же органично, как в игре. Это страшно подкупало: Роберт никогда таким не был и быть не умел, а все, что не похоже на нас, всегда завораживает. Многих. Вероятно, поэтому Джим и предпочитал одиночество.
- О, прости, что заставил тебя столько говорить, - легкая улыбка. Спасибо природной склонности к болтологии, для Роберта никогда не было проблемой говорить о себе. Или о других. Или о чем угодно. Тем более когда тут прекрасное вино с прекрасными помидорами, к которым хозяин дома, похоже, не испытывал большой любви.
- До виски нам еще далеко, давай для начала прикончим  твое вино!
Он не стал говорить, что сам с радостью бы надрался за ту самую компанию, это скоро и так станет очевидно.
- Ну слушай, я расскажу тебе историю, о которой ты еще ничего и никогда не слыхал. Одним жарким летом шел по дороге путник. Под слоем пыли не разглядеть было его лицо,  его грязные волосы спутались, а башмаки протерлись. Этот бродяга шел уже много лет, и никто не знал, куда он идет. Сначала у него были спутники: веселые и грустные, талантливые и не очень. Когда-то они останавливались на постоялых дворах и развлекали народ песнями, танцами и пугали ребятню разукрашенными рожами. Когда-то спутники сменяли друг друга, и бродяга оставался один. Бывало, он проходил по какому-то городу, а вдоль дороги стояли и смеялись люди, плевали ему вслед. Но путнику было не было дела до них. Он шел и шел, и знал, что будет идти, пока не выйдет отпущенный самому себе срок, - немного вина, много вина, немного еды. – Однажды его пытались обокрасть, но когда поняли, что в мешке только потрепанные книги о давно минувших днях, странных существах и древних легендах, бросили мешок обратно. Он отпраздновал с друзьями счастливый случай, но уже к утру те разошлись, каждый в вою сторону, желая вслух удачи, а внутри полнясь недоверчивым разочарованием. Но наш герой не унывал. У него еще оставалось время, где-то его ждала прекрасная темноволосая женщина, чья улыбка пахла пряностями, а взгляд пробуждал кровь.  Той ночью, чтобы привлечь отвернувшуюся удачу, бродяга, остановившись неподалеку от крохотной деревни, отплясывал танцы под неполной, на его горе, луной и завывал в небо, заклиная древних богов прийти к нему, такому одинокому и беззащитному на помощь и на счастье. Плясал и пел он так, что вся деревня чувствовала, что содрогается земля, а женщины передавали друг другу истории о пении банши… Ты не устал еще? – Роб промочил горло и бросил на Джима любопытный взгляд. Тот казался внимательным слушателем, вопрос: казался или все же являлся. – Итак, утомившись от таких выкрутасов, бродяга быстро уснул, но среди ночи его разбудил странный шорох. Он очнулся и увидел, что перед ним стоит человек с головой ворона, а чуть поодаль – второй, с волчьей. Бродяга ту же решил, что это древние боги спустились к нему после ночных песнопений, но не стал падать ниц, а вместо этого гордо заглянул в птичьи глаза.  «Что хочешь ты мне сказать, о предвестник бед?» - спросил он у ворона. Тот открыл клюв и заговорил человеческим наречием: «Мы пришли за тобой, бродяга. Не нас ли ты звал этой ночью?» Волк оскалился, но оскал не испугал человека. «Мне нечего предложить вам, добрые гости, но если хотите, останьтесь ночью со мной, а утром можете забрать меня». «Хочешь обхитрить богов, смертный?» - прокаркал ворон. «О нет, но я послушал бы ваши истории о глупцах и предзнаменованиях. Зачем терять ночь даром?»
И бродяга проснулся утром, и не смог понять, то ли ему все привиделось, то ли приснилось. Но в ладони его был зажат камень с высеченными древними рунами. Едва взглянув на этот камень, путник-оборванец знал, куда идти. А жители деревни только вышли из своих домов, чтобы посмотреть ему в спину. Ни одного проклятья не слышал он: тот, к кому приходили ворон и волк, и без того проклят со всеми потрохами… А что было дальше, ты знаешь и сам.
Вышло долго и попахивало бредом, но Роберт не был не был пьян и не бредил. Он вещал, и чувствовал, что говорил все как надо. А вино-то уже заканчивалось.

Таким оказался Джим, что его «любопытно», определенно, стоило многословного одобрения кого-нибудь другого. Роберт встретил его взгляд и широко улыбнулся.
- О, Джимми, тебе предстоит еще познакомиться с этой женщиной. Возможно, она тебя возненавидит, но никогда не станет мешать мне заниматься музыкой.
Роберт медленно допил вино, не сводя глаз с гитариста. Очевидно, того беспокоило, насколько серьезен подход Планта  к делу и не сбежит ли он в лоно семьи спустя пару месяцев непрекращающейся работы.
- Тебе не о чем беспокоиться. Я выбрал музыку еще до того, как выбрал Морин, и она об этом знает. Если бы не она, я мог бы и не приехать сегодня к тебе.
Его цепкий взгляд проследил за тем, как снова поднялся Джим и занялся выпивкой покрепче.
- Если ты не хочешь, чтобы я страдал от уколов совести, пока ты мучаешься похмельем, не бросай меня в одиночестве с вином. Этот напиток больше подходит тебе.
Роберт смеялся – он еще не знал, насколько НЕ подходит Пейджу вино и насколько подходит извечная бутылка виски.
- Вверх, вторая. Я все понял. Твое уединение не нарушу.
было даже забавно, насколько охранял Джимми свое личное пространство, будто у него и в самом деле все завалено дохлыми птицами и забрызгано кровью. И тем более удивительно, как это пригласил к себе Роберта. Должно быть, долго готовился и медитировал, прежде чем решился на это.
Плант откинулся на спинку стула и сцепил руки за спиной.
- Хмм… - задумчиво промычал он, разглядывая Джима. Тот не спешил рассказывать что-либо о себе, и Роб не спешил его к этому понуждать. Это кое-что говорило о парне напротив, но горластый блондин из Бирмингема не лез в чужие дела, он гость – не надо забывать. Не забудешь и об уважении, которое невольно вызывал этот мрачного вида музыкант.
- Возможно, ты предпочел бы пить у себя в спальне в одиночестве? – легко, без всякого намека на обиду. – Тогда говори сразу, хуже будет, если устанешь от меня.
Роберт смотрел на Джима абсолютно открыто и прямо, и ничуть не кривил душой. Было кое-что еще, о чем он хотел спросить, но пока дела насущные и крайне важные. Непростительная ошибка: болтать вот так, стыковаться в целях и способах, а потом один раздражающим жестом перечеркнуть все.
- Я думал… возможно, у тебя в этом доме есть небольшая студия? С удовольствием бы посмотрел.
И не только посмотрел. Но для этого «не только» их пока слишком мало. Черт возьми, если Плант благополучно переживет эту ночь, не падет жертвой паранойи или кровавых желаний Джима, не упьется до смерти, то первое, что он сделает завтра – это позвонит Бонзо. И будет звонить ему до тех пор, пока тот не согласится – этот тип тот еще упрямец.

Экскурсия по дому оказалась неплохой идеей. По ходу как-то и незаметно пустели бокалы, а Роберт отметил про себя, что чем больше виски в его желудке, тем интересней кажется интерьер и сам Джим. Ванная пришлась очень кстати – вручив бокал щедрому хозяину, Плант отлучился на пару минут. А вернувшись, похвалил ту сам ванную. Стоит заметить, что Пейдж говорил бойко и сбивчиво, отчего Роб честно удивлялся, но не подавал виду. Он даже присвистнул, когда ему продемонстрировали кабинет и решил непременно там побывать – оценить сполна вкусы Джима. А еще порыться… мм… где? Ах да, вот в этих завалах. Любой может быть уверен: здесь будет масса интересного. Плант смотрел во все глаза, жадно впитывал все, что ему показывали и рассказывали. Он опасался, что гитарист и впрямь перестанет говорить месяца на два, и тогда ничего интересного от него не добиться.
Вытащил наугад пластинку и протянул ее Джимми.
- Это пойдет? Давай. А то слишком тихо.
Роберт уже слегка приплясывает на месте – и не от желания облегчиться, в его крови пульсировал ритм виски и этого дома.
- А, вот это? – Пейдж указал на другую, и Роб не замедлил ее поставить. Воздух как-то сразу зашевелился. А первый все болтал и болтал без умолку, а говорил все о себе, и Роберт слушал его очень внимательно: другого шанса не будет, нет! Он подставил свой бокал, выпил еще. На почти пустой желудок, кажется, они оба давно уже были пьяны – еще до того, как открыли вино.
Наконец «страшный человек» упал в кресло, Роберт последовал его примеру, не сводя с того глаз.
- Так ты еще и рисуешь? Джимми, если ты не покажешь мне завтра свои работы, я тебя достану! – Роберт не был ценителем живописи, но его глаза загорелись. Что может писать такой человек, как Пейдж? Если он так же страстно отдает себя всему, чем занимается, то его работы должны поражать, сбивать с ног к чертовой матери! А еще его должны обожать женщины.
- Он не умеет водить машину, ужасен с похмелья и в болезни, рассорился с парой друзей и уже считает себя страшным! Кто тебе внушил это? Нет, не так. Это все самомнение, вот. Ты сам хочешь казаться всем страшным, невыносим, чтобы все они разбегались и оставили тебя в покое, верно? – Роберт нетрезво смеялся своей гениальной догадке. – Ты так всех проверяешь? Я не свалю, я уже сказал: у меня нет денег на обратную дорогу. Придется зарабатывать, прибивая тебе полки, покупая на твои деньги и по твоим спискам продукты, подавая воду с утра и жаря тосты. Смирись, Пейджи, мне отступать некуда.
Широко улыбаясь, Плант подался вперед, разглядывая вещицу.
- Занятно, - та полетела назад. – И это тоже занятно. У тебя бы получилось играть в теннис или баскетбол.
Пейдж испил еще виски, и Плант справедливо и возмущенно воскликнул что-то непечатное. Подразумевалось, что это будет требованием соблюдать законы гостеприимства. Вырвав из руки Джима бутылку, которая в ней сидела, как влитая (следовательно, не без труда), вокалист сипло засмеялся, влив себе добрый бокал. Бутылку он вернул.
- Тебе придется смириться еще и с моим ростом. Если не хочешь все время смотреть на меня снизу вверх, придется подпилить мне ноги, - веселый трагизм. – Мне плевать на твою репутацию, скажи вот что. Почему ты разругался со своими друзьями и женщинами? Если ты не заметил, я тут пишу себе инструкцию, как не завоевать горячую ненависть или ледяное презрение. Инструкция по примирению Джимми Пейджа. В тебе столько таланта, что ты имеешь на все это право, ты знаешь, - обычно Роберт не любил петь дифирамбы малознакомым людям, но  он помнил сегодняшний день и плохо осознавал, что говорит. Несмотря на то, что только что указал на завышенную самооценку гитариста. Последнему точно было свойственно самодурство, но Роб видел, что кроме высокомерия и честолюбия (которого хватало и у самого Р.П.), тот отличался сумасшедшим энтузиазмом и потрясающей самоотдачей. Отчего-то Плант уже не опасался этого вычурного сноба. Может, потому что тот растерял свою вычурность по дороге из кухни, а снобизм оставил на салфетке, которой вытирал след от помидора на рубашке.
Гость перегнулся к нему через подлокотник второго кресла и долгим, немигающим взглядом смотрел на наглую рожу, привыкшую командовать каждым, кто окажется в зоне ее досягаемости.
- У меня нет доступа в твою спальню. Ты, сатрап чертов, сначала реши, что важнее: тайна твоих бедных девственниц или твоя голова, а потом уже надейся на помощь приличного англичанина! – Роберт фыркнул напоказ и ополовинил бокал. Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
- Эй, Пейдж, - бросил он. Оч-чень самонадеянно. – Если ты думаешь, что сможешь командовать так всеми в группе, то можешь себе другого парня-с-микрофоном. Ты крут и сексуален, это подтвердит любой, но один ты ничего не стоишь. Так-то! – он скрыл половину лица за бокалом, чтобы не выдавать веселый настрой, и смотрел на Пейджа поверх бокала. Провокация – это жутко интересно, особенно когда ты пьян и не особо понимаешь, что таковая может плохо кончиться.

- По-моему, ты слишком много мнишь о себе! – эта фраза Планта смахивала на браваду, учитывая его нынешнее положение. – Будь ты трижды мил и загадочен, продавать тебе свою душу я не собираюсь.
Такой весь из себя честный христианин, кажется, немного лукавил.
- И раз уж ты решил не командовать, то я заставлю тебя сделать это, - переняв манеру улыбки у собеседника, Робет так же хищно улыбнулся, ничуть не опасаясь близкого взгляда. – Я заставлю тебя полюбить футбол! Может, та забавная вещица – твоя? Днем ты самый ужасный тиран, а по ночам какая-нибудь Петти Берри шлепает тебя по заднице?
Пейдж откидывается назад, и Плант повторяет его жест. Так можно было бы пить с закадычным другом, не ожидая подвоха и понимая, что все есть не более чем безобидная шутка. А главное – что им обоим весело.
Короткая передышка дала возможность привести мысли в порядок.  Только сейчас дошло это «нет, нет» Пейджа, и Роберт, как и прежде, уважал его право оставить свои границы нетронутыми. Он мягко улыбнулся.
- Верю, Джим…  - это не было правдой или неправдой. Единственное, во что сейчас верил Роберт –  что его будущий лучший друг был слишком строг к себе и еще более строг – к другим. Что тут говорить о женщинах и приятелях?
Пока Плант про себя слегка философствовал, Джим отжигал. А он едва не пропустил! было вполне заметно, как изменилось лицо вокалиста: только что его взгляд был где-то далеко, а губы расслабленно улыбались, и вдруг стал, сосредоточен.
- Да ты полон сюрпризов, старик! – он рассмеялся, довольно разглядывая гитариста. – И если ты хочешь еще, значит не так уж и пьян?
Внимательно глядя на него – а на лице ухмылка, - Роберт в тот же момент потянулся за бутылкой. Так уж вышло, злонамеренно, впрочем, что Роб взялся за ее горлышко аккурат поверх пальцев гитариста. Не случайно же.
- И еще один вопрос. Чтобы избежать этих опасных недоразумений и безрассудства, - вряд ли сам Плант заметил, что решил уже приравнять себя к лучшим друзьям Джимми. – Должен я ограничивать количество потребляемого тобой JD или позволить пить, пока не свалишься?
Пальцы разжались, и он уселся глубоко в кресло - нервозно покусывал костяшку своего указательного пальца.
- Говорили, что «Битлз» продвигают секс. Но я вижу в тебе его больше, чем в любом из них. Ты сам сказал: от людей отбоя нет. Всех влечет твоя загадочность, Джимми, я не исключение. Но я не баба, а музыкант и мужчина, поэтому меня она влечет совсем по-другому, - еще виски и еще. Хотелось избавиться к чертям собачьим от всех своих внутренних барьеров, до единого. Искренняя вера глубоко внутри: человек, узнавший тебя всего, с последними потрохами, не сможет лишить тебя доверия. Он несет ответственность за все, что ты перед ним открыл.
- Джимми, я боялся, что уже ничего не получится. Ты знаешь, что обо мне говорили? Что я больше танцор, чем певец. Что я талантлив, но таких, как я, море. Я многим помогал, но мне не предлагали ничего, кроме пары фунтов за вечер.
Это горькое признание прозвучало как-то двояко, поэтому Роберт решил его повторить.
- Немного денег за один вечер… Ах, дерьмо! – он расхохотался, нетрезво рассеяв нагнанный собой же негатив, и хлопнул себя по коленке. – Вы прослушали познавательную историю о том, как музыканты становятся шлюхами! Глядя на тебя сейчас… такое чувство, что  мы собираемся заниматься именно этим!
Был бы здесь Питер Грант – он бы оценил, какое впечатление может производить пьяный Пейдж. Пьяный, развязный и чертовски сексуальный. Дьявольски. Даже Плант сбивался с мысли – а публика визжала бы от восторга.
- Ты неподражаем, - единственное, что мог сейчас выдохнуть Роб.
Он не встречал никого, кто походил бы на Пейджа хоть немного. И почти готов был добровольно сдаться в рабство, но тут вспомнил, о чем начал говорить.
- …И ты меня притягиваешь всем, чем пытаешься оттолкнуть. Я без малейшего понятия, как это объяснить и почему ты до сих пор меня не вышвырнул. Джимми, Джимми! Если твой басист и мой Бонзо так же совпадут, клянусь, я поверю в то, что Средиземье существует! – очередной раз расхохотался, заваливаясь вперед.
А тот, кто смотрел со стороны, только покачал бы головой. Если бы Роберт прислушался к своей собственной сказке! Если бы он перестал опасаться вздорного характера Джима не только на тот вечер! Если бы сам Пейдж не забыл этот день на долгие годы, разъединившие этих двоих впоследствии!
Но пока они были молоды, полны надежд и творческой энергии, счастливы и абсолютно пьяны.

Возможно, за этот вечер Пейдж исчерпал запас не только словоохотливости, но и веселости. Будь Плант потрезвее – ужаснулся бы, это ж получается, завтра ему пробежаться в одном доме не только с похмельным, вздорным, но и просто самым злобным-мрачным типом во вселенной. Зря он не ценил момента, беспечно надеясь, что разгадал этого психа-одиночку и теперь знает, с какой стороны к нему подходить.
- Отлично, теперь только так и буду тебя называть! – Роберт хмыкнул весело и выпил еще во славу этого.
А у Джима снова прорывалась его царственно-тираничесакя натура. Он опять выдавал четкие инструкции, и попробуй не исполни – голову с плеч! Роб улыбался, кивал понимающе, а вот запоминал ли? Хороший вопрос.
- Зри-тель-но-го-кон-так-та. И не лапать. Я понял, понял, не переживай, - он легкомысленно махнул рукой, головой и всем телом. Получилось под музыку. В бутылке еще что-то оставалось на дне, а Джимми прижимал ее к себе, как родное дитя. Так нежно, что любой умилится. А вот с помощью явно перегнул палку. Но и Плант хорош. Ни единого сомнения, он тут же ринулся исполнять просьбу, хотя у самого ноги едва отрывались от земли. Он схватился за спинку кресла, на котором восседал размякший Пейдж и перегнулся через нее – сверху. Мир тоже перегнулся и стал казаться забавно тяжелым и смешно перевернутым, а волнистые темные волосы щекотали нос.
- Цени свои пальцы, а не голову – поэтому можешь мне довериться, - широкая улыбка. Ну подумаешь, свалятся где-нибудь под лестницей. Даже если Пейдж трахнется головой о дубовые перила – черт с ним, переживет. Не отказывать же несчастному человеку в помощи, да? Нечего себе карму портить.
- Если ты готов… то и я готов! – голос вверх ногами был чуть более гнусавым, чем обычно и слова звучали совсем не так, как должно, и от этого было смешно. Роберт, посмеиваясь, выпрямился, обошел кресло, припал на одну ногу для пущей устойчивости, положил левую ладонь на плечо гитариста, а правой взял его за свободную о бутылки руку.
- Идем со мной, я знаю путь! – произнес он нараспев, подтягивая на себя Джима. Тот мог быть сколь угодно жалобным, капризным, злобным или просто вредным – главное, что это Джимми Пейдж, он такой один! Ай-ай-ай! Кажется, сей уникум держался на ногах похуже Планта. И когда успел выдуть в полтора раза больше ирландского пойла, чем сам Роб?
- Пошли, талантливый и болезный. Ну-ка, слышишь, какая музыка! Чудно!
Проигрыватель извлекал что-то булькающее, растянутое и протяжное. То, что надо, когда ты пьян, рядом с тобой – пьяный приятель, а впереди у вас еще долгий совместный путь наверх.
«Я раненый  рыцарь и несу с поля боя сильнее раненого товарища. Вон за той горой наш лагерь! Держись, друг, держись, мы почти дошли!» - мозг Роберта скрашивал мрачную помпезность дома Пейджа, и так было веселее.
- Ага. Вот и твоя палатка, и сестры уже бегут… - быстро осмотрел святая святых Джима и не включая света, направился к кровати. – Где ж эти сестры, блядские их морды? Черт, он меня обманул. Нет никаких деств…дейст… черт бы их побрал… - он бормотал себе под нос, петляя в сторону кровати. А потом еще до своей дойти.
- Плохо быть последними выжившими, никто за тобой не поухаживает… - опять себе под нос, через зевок. Но долг перед отечеством Роберт Энтони выполнил. Теперь ни за что не стыдно.

Для Роберта ночь закончилась и утро началось без эксцессов. Главное – добрался до постели, залег, не раздеваясь и не разуваясь, и проспал часов пять-шесть, прежде чем организм начал отходить от залитого в него. Тут Плант вынужденно посетил ванную, где первым делом умылся и заправил глотку водой прямо из-под крана. Когда такой сушняк долбит – не до мыслей о качестве водопроводной воды в этом местечке. Примерно через полчаса, все еще с головокружением, но уже не таким жестоким, и тяжеленными веками он вернулся ко сну и почивал себе дальше сном младенца, пока его не разбудил громкий звон разбивающегося стекла. От неожиданности Роберт выскочил на казенной кровати, озираясь по сторонам. Невольно из груди вырвался стон – хоть кружился мир не так сильно, как при первом пробуждении,  зато во рту по-прежнему будто кошки нагадили, а, что важнее, часть тела, наиболее густо покрытая волосами, казалось, прибавила к своему обычному весу килограммов пять-семь, и жалобный всхлип чего-то стеклянного калейдоскопом взорвался в ее середине, разливаясь к вискам.
Роберту понадобилось около полутора минут, чтобы понять, что означал этот звук: Джим проснулся, настроение его было, как и обещано, ужасным, и гнев плескался вокруг.
- Проклятье… - он широко зевнул, прежде чем выползти за пределы комнаты. В гробовой тишине, воцарившейся после гибели бокала (предположительно: слишком тонкий звук для бутылки или фарфора), он сразу же уловил ритмичное «ш-шурх!-ш-шурх!» позабытой накануне пластинки. Особого труда добраться до нее не составило. Зато, сползая вниз по лестнице, Роб, естественно, не вспомнил о пресловутой ступеньке. Та взвизгнула, поразив юного певца в самое сердце. Или голову.
- Оах! – отозвался он, испуганно отпрыгивая в сторону. Не ожидал такой подставы. А там, впереди, выжидающе сидел главный. Просто главный...
-… призрак этого дома… - промямлил Плант себе под нос. – Для давно почившего вечным сном бестелесного духа выглядишь очень свежо. Если хотел позвать, мог крикнуть: «Роберт!» Это мое имя. Помнишь? - кривая ухмылка. – Я рискую надеяться, что в отличие от твоих дам, имею более запоминающееся имя. Хотя… - он еще раз зевнул и умолк. Поскольку встретился взглядом с Пейджем. И тут же поспешил занять позицию подальше от гитариста – и поближе к стене. А конкретно, он сел на стул.
- Забыл. Я должен был принести тебе утром воды, - почти извиняющимся тоном. Плант ведь не привык особенно беспокоиться о «парне-с-похмельем-в-соседней-комнате». Хотя мог напоить того или принести воды, когда сам просыпался. Большой вины за собой он не чувствовал – Пейдж сам надрался вчера, по своей инициативе, и был вполне рад выболтать… как там?.. месячный запас слов?
- Исправлюсь, шеф. Прежде чем ко мне вернется нормальная координация и я смогу прибить твои чертовы полки – позволишь помочь чем-нибудь? – смотрел на Джима он несколько жалобным взглядом. Тот выглядел вовсе не так, как надлежит выглядеть рок-звезде с похмелья, скорее он был похож на старого и нищего художника-туберкулезника, вынужденно впустившего в свой дом квартирантов, чтобы хоть как-то поправить материальное положение.
- Лендлорд Пейдж! Твой верный вассал готов совершить подвиг и сгонять за пивом!
Кажется, Роберт не вполне осознавал нависшей над ним угрозы. Позволил себе подшучивать – а гитарист вряд ли имел игривое настроение. Скорее прирезал бы гостя прямо здесь кухонным ножом.